«Никого не осталось. Только дети и старики. Всех местных мужчин забрали, и больше их никто никогда не видел. Там пропал мой отец, дядя, мамин двоюродный брат… А я никогда в жизни не произносила слово «папа», – рассказывает 86-летняя Мария Шимкова. Ее отец Йозеф Яндура был одним из восьмидесяти ни в чем не повинных чехов, которые 28 сентября 1938 года, в день святого Вацлава, были казнены в украинском (в то время советском) Житомире расстрельной командой НКВД. Крупнейший массовый расстрел чехов в СССР до сегодняшнего дня остается малоизвестной страницей истории ХХ века, детали которой начали вcплывать на поверхность только в последние годы.

История чехов в Житомире

Деревню Чешская Крошня основали переселенцы из Чехии во второй половине XIX века. Они пришли сюда по приглашению царя Александра II, который поддерживал развитие отсталых областей Российской империи. Чехи начали вести хозяйство, занимаясь преимущественно земледелием, и принесли в царскую Россию опыт выращивания хмеля. Вместе с тем они положили начало местного пивоварения. Два чешских предпринимателя, Махачек и Янса, основали в Житомире пивоварню, которая производит пиво до сегодняшнего дня. В Чешской Крошне они построили костел, посвященный покровителю Чехии святому Вацлаву. Сегодня эта деревня является частью Житомира, а здешний костел святого Вацлава был передан более многочисленной польской общине, однако потомки чехов живут здесь до сих пор, хотя после второй мировой войны большинство выехало на родину в Чехословакию. Сто лет назад Крошня еще была практически чисто чешской деревней, а на трех здешних улицах насчитывалось несколько сотен жителей.

«Нас здесь жило около 750. Мы говорили по-чешски, мои предки пришли сюда из области города Раковник, работа у них спорилась, они очень быстро разбогатели, и культурная жизнь у них была очень насыщенная. В деревне был свой ансамбль, они основали спортивный клуб «Сокол» и на каждый праздник готовили прекрасные выступления», – рассказывает в интервью Gulag.cz Мария Шимкова (в девичестве Яндурова), дочь Йозефа Яндуры – одного из расстрелянных чехов, работавшего в житомирской пивоварне бухгалтером. Когда ее отца арестовали, ей было всего четыре месяца, и все детали она знает по рассказам мамы.

Чешское дружество

С начала 1938 года в полную силу развернулся так называемый Большой террор – период, когда происходили массовые аресты людей по всему Советскому Союзу. С июля 1937 до ноября 1938 года прошла серия репрессивных операций НКВД. Ее главным инициатором был советский вождь Иосиф Сталин, а целью была ликвидация мнимых внутренних и внешних врагов, в реальном существовании которых есть большие сомнения. Всего на протяжении полутора лет были арестованы и осуждены миллион четыреста сорок тысяч человек, из которых как минимум семьсот двадцать четыре тысячи были расстреляны. Арестовывали и крестьян, и коммунистических деятелей, проведено было и несколько специальных национальных операций, направленных против конкретных меньшинств в СССР – в первую очередь происходивших из других европейских стран – немцев, поляков, финнов, греков. Готовилась и отдельная «чешская» операция, однако чехи стали жертвами расстрельной машины и без нее. Для органов НКВД они были подозрительными самим своим происхождением или необычной фамилией. Существуют доказательства того, что в Советском Союзе было расстреляно более 1 350 безвинных чехов, большинство из которых лишились жизни именно во время Большого террора. Крупнейший массовый расстрел был проведен в день святого Вацлава в 1938 году в Житомире.

«На работе в пивоварне папе говорили, что ему лучше на какое-то время где-нибудь скрыться или уехать, что в первую очередь забирают иностранцев. Он продолжал защищаться и говорил: «Почему я должен куда-то бежать или прятаться, если я ничего не сделал и к тому же живу здесь с самого рождения», – рассказывает Мария Шимкова.

В конце апреля 1938 года Йозефа Яндуру арестовали. «Это было воскресенье. Родители обсуждали, что приготовить на обед, и папа, который и сам любил готовить, решил пойти на рынок купить курицу. Когда он с курицей вернулся домой, внутри его уже ждали два сотрудника НКВД, которые потребовали, чтобы он пошел с ними в местный совет. Он, видимо, уже понял, что это не к добру, взял меня на руки, поцеловал, попрощался с моей сестрой и мамой. Маме он сказал: «Не бойся, я вернусь». Он ушел и долго не возвращался. Мама говорила: «Такой холод, а он ушел в одном пиджаке, я отнесу ему пальто, чтобы не замерз». Она взяла пальто и отправилась к зданию местного совета в Крошне. Там стоял охранник, которого мама хорошо знала, и она спросила, можно ли передать папе пальто, ему там наверняка холодно. А он говорит: «Слушай, не нужно ему ничего передавать, пальто ему не понадобится, прошу тебя, не задавай вопросов и иди домой, иначе заберут и тебя вместе с детьми». Однако мама не послушала его, зашла за угол дома неподалеку и ждала там, потому что знала, что они не останутся в том здании с охраной надолго, что их куда-то вывезут. И она дождалась, их вывели строем по одному на другую сторону дороги к запаркованной машине. Мама вышла из-за угла, папа ее увидел, и они помахали друг другу. После этого они уже никогда не виделись.» Супруге Йозефа Яндуры и остальным родственникам арестованных сотрудники НКВД утверждали, что их близких на десять лет отправят в Сибирь. Впоследствии родственники жили этой надеждой.

Йозеф Яндура стал жертвой процесса над т. наз. «Чешским дружеством», в котором инициативные следователи НКВД увидели деятельность будто бы существовавшей чешской военно-повстанческой шпионской организации, во главу которой поставили именно Йозефа Яндуру вместе с столяром Штепаном Томаном и финансовым инспектором Вацлавом Голаном. После изучения документов НКВД в украинских архивах историк Мечислав Борак подробно описал эти события в своей книге «Утаенные казни», вышедшей в 2014 году. В книге Борак утверждает, что все трое членов руководства фиктивной заговорщицкой организации однозначно отрицали какие бы то ни было обвинения в антисоветской деятельности. По сути, им не в чем было признаваться, их преступление было выдуманным. Согласно протоколам в их делах, каждый был допрошен всего дважды, однако на самом деле их принуждали к признательным показаниям так долго, пока они не подтвердили вымыслы следователей. Яндура сопротивлялся около месяца, Голан 53 дня, Томан целых 80 дней. Он постоянно повторял: «Я не принадлежу ни к какой контрреволюционной организации и никогда не вел никакой деятельности против СССР в пользу иностранного государства». Но в конце концов сдался и он – допросы зачастую сопровождались жестокими пытками, которых многие не пережили – и наконец произнес обыкновенную признательную формулировку: «Я убедился в безысходности своего положения и бессмысленности отказа от дачи показаний и решил открыть следственным органам всю правду и свидетельствовать о своей недружественной деятельности, которую я долгие годы вел против советской власти…» Признание придавало репрессиям внешнюю законность, но следователи зачастую обходились и без него.

Судя по документам следствия, задачей арестованных чехов было «объединение чешских повстанческих кадров, их подготовка к вооруженному восстанию во время интервенции со стороны Германии и ведение шпионажа на территории СССР в интересах чехословацкой разведки». Вместо суда решение о предполагаемой вине принимала особая тройка НКВД – орган, состоящий из трех сотрудников, которые в день успевали назначить наказание нескольким сотням «подсудимых» без какого бы то ни было реального рассмотрения доказательств и возможности защищаться. Смертные приговоры выносились один за другим.

Ни в чем не повинных и часто случайно выбранных чехов арестовывали с 17 февраля до 7 августа 1938 года не только в Житомире и окрестностях (прежде всего, в Чешской Крошне, откуда была родом почти половина расстрелянных), но и в других центрах чешских поселений в Житомирской области. При знакомстве с социальной структурой арестованных становится очевидным, что среди них практически отсутствуют представители чешской интеллигенции, так как они подверглись политическим репрессиям в первую очередь, еще в начале 30-х годов. По подсчетам украинских историков, среди обвиняемых было 42 колхозника, 12 рабочих различных предприятий, 5 слесарей, 3 бухгалтера, 3 столяра, 2 водителя, по одному почтальону, сапожнику, плотнику, учителю и несколько работников различных учреждений. Старшему из них было 67 лет, младшему 28.

Кровь хлестала из-под ворот

Среди восьмидесяти казненных было и много знакомых и родственников семьи Яндуров. «Кроме отца туда попал и мой дядя – муж маминой сестры Йозеф Лулак, двоюродный брат мамы Александр Кляйн, Фортелка, Покорны, родители ходили друг к другу в гости, с Кляйном папа играл в ансамбле на гитаре. Забрали и сына одного крестьянина, которого как кулака вместе со всей семьей сослали в Сибирь еще в начале 30-х годов, но он оттуда бежал и вернулся в Крошню, его потом там расстреляли.»

Согласно архивным источникам, упомянутый Александр Кляйн был расстрелян еще в июне 1938 года отдельно от группы восьмидесяти чехов. Репрессии были масштабными, и кроме главной группы восьмидесяти чехов во время Большого террора было казнено еще как минимум двадцать чехов из Житомира.

• Список всех восьмидесяти расстрелянных чехов можно найти в статье об акции памяти «Возвращение имен» 2018 года, в ходе которого прозвучали имена всех жертв резни 28 сентября 1938 года.

Масштабы произвола сотрудников НКВД в Житомире во второй половине 1938 года были явно слишком большими для самого НКВД, который в последующих годах даже арестовывал и допрашивал местных чекистов. Благодаря документам следствия, рассекреченным в 90-х годах, нам известны многие подробности о расстрелах, включая крупнейшую массовую казнь чехов в день святого Вацлава. По словам историка Борака, в конце 1938 года о фальсификации дел в Житомире узнал и сам Сталин, которому об этом сообщил прокурор Вышинский. В своем отчете он писал: «В ходе следствия было установлено, что за время работы особой тройки при Житомирском областном управлении НКВД УССР на основании никем не подписанных протоколов заседания тройки было расстреляно 2 110 человек. Следствие установило, что в Житомирском областном управлении НКВД широко использовалась фабрикация фальсифицированных протоколов, а также допускалось систематическое избиение арестованных, следствием которого явился ряд случаев смертельного исхода». В отношении избитых до смерти впоследствии составлялись фальшивые протоколы, по которым они приговаривались к смертной казни и были расстреляны за контрреволюционные преступления. Вышинский поручил расследование событий в Житомире военному прокурору пограничных и внутренних войск Морозову. Тот сообщил ему, что там систематически расстреливались лица, решения о расстреле которых тройка не принимала вовсе, что имена расстрелянных вписывали в протоколы тройки задним числом и что на расстрел отправлялись также лица, которые не входили в полномочия «тройки», так как подчинялись военным судам и т. д.

Благодаря этому внутреннему следствию НКВД, сегодня нам известны многие подробности о расстреле чехов и многих других жертв Большого террора. Сотрудники органов госбезопасности, например, сообщали, что, когда во дворе и в гаражах областного управления НКВД в Житомире за ночь расстреливали до нескольких сотен осужденных, кровь из-под ворот хлестала на улицу. Поэтому они были вынуждены выкопать во дворе сточную яму. Щели в грузовых автомобилях, которыми тела расстрелянных вывозились за город, уплотнялись тряпками, но даже несмотря на это они оставляли после себя кровавый след.

Надежда, что отец вернется, не угасала

Правду о том, что восемьдесят чешских мужчин не были отправлены в лагеря Сибири, а были расстреляны всего через несколько месяцев после ареста и лежат в братской могиле на окраине Житомира, родственники, по их словам, впервые узнали спустя десять лет. Шел 1947 год, и многие из покинутых женщин готовились к возвращению в Чехословакию, которое организовали чехословацкие органы в стремлении заселить приграничье, пустующее после депортации судетских немцев. По свидетельствам очевидцев, к женщинам, которые собирались уезжать, пришел капельмейстер из Чешской Крошни – поляк по национальности, по имени Загорский, и сказал: «Понимаете, сегодня я могу вам это сказать. Раньше не мог, потому что боялся и за свою жизнь тоже. Они не вернутся. Их довезли только сюда, в Житомир. И здесь расстреляли». Мы спросили, как он может так говорить. А он сказал: «Я ведь каждый день – это был мой хлеб – ездил играть в Житомир и возвращался в три часа ночи, я ходил вдоль стены, и из-под забора все время тек ручеек крови, а изнутри слышались рыдания. Я знал, что там выкопали яму, в которую их сбрасывали, но это место было окружено забором. Я видел это, но не мог вам об этом сказать. Тогда бы у меня тоже были проблемы, я занимался только своей музыкой. Ни один из них не выжил, поэтому вы собирайтесь и езжайте, никого не ждите», – рассказывает Мария Шимкова.

Конечно, не все в это поверили, они продолжали искать и писать письма в НКВД, в суды, в Москву. «Мы думали, как это возможно, чтобы они ехали на поезде в Сибирь, и никто из них не бросил в окно хоть какой-нибудь листочек или записку, что они живы. Ровным счетом ничего. Мы писали в Москву, но нам никто не ответил… Мы думали об этом, но нам в голову не пришло, что их всех до единого могли убить. Такого ведь даже Гитлер не делал, просто зверство. Даже не знаю, это был ужас», – взволнованно говорит Мария Шимкова.

До самого конца 80-х годов информация о расстрелах хранилась в строжайшей тайне, поэтому советские органы начали презентовать видоизмененную правду – они информировали о смерти мужчин, но с вымышленной датой и причиной, чтобы создалось впечатление, что они на самом деле умерли позже в лагерях ГУЛАГа. Жена Йозефа Яндуры, которая продолжала добиваться информации и после своего возвращения в Чехословакию, получила сведения о смерти мужа 17 февраля 1944 года. Однако в 1962 году она получила краткое уведомление о том, что он был реабилитирован. Правды о расстреле в день святого Вацлава она так никогда и не узнала, так как она открылась только благодаря работе украинских историков в 90-х годах.

У Христа за пазухой

В то время, как о преступлениях нацистов говорили в Чехословакии и в эпоху коммунизма, советские преступления против чехов оставались железным табу. Говорить о них в полную силу не начали даже после 1989 года, не поднимали эту тему между собой и родственники расстрелянных в Житомире. «Нет-нет, там все боялись, можете не сомневаться, все до единого. Мне было всего девять лет, когда мы уезжали в Чехословакию, но и во мне было что-то такое, я ведь потом здесь и в школе никогда об этом не говорила, и никто никогда не знал, что случилось. Я должна объяснять, почему моего папу посадили, почему? А если бы я сказала, что его расстреляли? Только подумайте, здесь ведь такое немцы делают, но чтобы русские? Что вы сочиняете?» – поясняет Мария Шимкова причины своего долгого молчания.

Мария Шимкова с мамой вернулись в Чехословакию в 1947 году и поселились в Крупке недалеко от города Теплице в домах, оставшихся после выселения немцев. Кроме отца, с Украины не вернулась и на шесть лет старшая сестра, которая в 1944 году умерла от туберкулеза. Сначала им здесь жилось нелегко – мысль, что эти дома кто-то вынужден был недобровольно покинуть, не давала им покоя. К тому же, старожилы из числа невыселенных немцев относились к новопришедшим очень плохо. Но за первый год ситуация изменилась, и их соседство стало вполне гармоничным.

«Но я могу сказать, что когда мы приехали в Чехию и нашли себе дом, то думали, что очутились у Христа за пазухой. Я, например, только здесь узнала – а мне уже было девять лет – как выглядит апельсин.»

Не дай погибнуть нам и потомкам нашим

До сих пор неизвестно, был ли выбор даты расстрела в день покровителя чехов святого Вацлава случайным совпадением. В этой истории их все же слишком много. Ведь имя святого Вацлава носил и костел в Чешской Крошне, в котором проходили службы, несмотря на антицерковную политику Советского Союза. «Я помню тот костел, на Пасху здесь освящали яйца свечками, мы ходили вокруг костела, я все это вижу. Знаете, все обычаи, которые были здесь, в Чехословакии, мы там у себя сохранили. Мы праздновали Пасху, расписывали яйца, у нас был святой Николай, черт, ангел, а на Рождество у нас всегда была елка. Правда, мы вешали на нее яблоки, заворачивали конфеты, потому что у нас не было игрушек, но полуночная месса была всегда», – вспоминает Мария Шимкова.

В наши дни костел принадлежит польской общине, живущей в Житомире, хотя до сих пор в этих местах живут и потомки чехов, и семьи расстрелянных. «Здесь, например, живет семья потомков расстрелянного Франтишека Фронека, и они каждый год отмечают день расстрела у памятника на месте братской могилы», – говорит председательница объединения чехов в Житомире Людмила Чижевская. «Эти события вспоминают как чехи, так и местные поляки и украинцы, потому что и они были среди расстрелянных в Житомире во времена Большого террора». По словам Чижевской, чешское объединение в Житомире довольно активно, в последние годы оно переименовало шесть улиц в Чешской Крошне с коммунистических названий в честь выдающихся чехов и постоянно проводит курсы чешского языка, хоть время от времени их приходится прерывать из-за воздушной тревоги.

Российская агрессия, к сожалению, оставляет отпечаток и на теперешнем поколении чехов в Житомире. «Один из наших земляков, Олександр Махачек, увы, погиб на войне с Россией, и президент Зеленский присвоил ему звание героя Украины. Сегодняшняя война только укрепила нашу позицию в том, какое зло представляет собой тоталитаризм, сколько он приносит смертей, и насилия, и других вещей, которым не место в современности. У памятника расстрелянным чехам мы всегда повторяли, что это не должно повториться, но теперешняя война нам, к сожалению, показала, что некоторые уроки истории вновь повторяются и что сегодня мы имеем новых расстрелянных. Но несмотря на войну, мы стараемся продолжать, например, ремонт чешских могил и памятников. Мы хотим показать чехам, что если они нам сегодня помогут в модернизации Украины, мы будем им благодарны и будет беречь и то, что они сделали для Украины 150 лет назад», – говорит Людмила Чижевская.

Автор текста: Штепан Черноушек